Бутылки.

Людям свойственно терять. Они с самого рождения что-то теряют. Мы все всегда что-то теряем. Если вы читаете это, то теряете время, если не читаете, то теряете кусочек меня. Эти потери - норма жизни. Без них жизни не существовало бы. Она вся состоит из потерь. И приобретений. Да, без них тоже никуда. Читая это, вы приобретаете часть меня, не читая, время. Из всего этого следует, что жизнь это постоянный обмен. И в итоге вы потеряете все что приобрели, или, возможно, приобретете, все что потеряли...
Она шла по пустынной улице, глядя на какие-то невзрачные лица, идущие навстречу. Она думала о них. Что у них есть, что они приобрели за свою жизнь? Вот этот седой старичок в засаленном пиджачке, что у него есть? Что он испытал за свою жизнь? Может в ней было много радости? Судя по его затравленному взгляду, вряд ли, это так. Но зачем тогда он жил? Зачем он живет сейчас?
Я немного отвлекусь, от моей истории. Не знаю, будет ли оправдан, мой отступ. Дело в том, что ежегодно приезжая в Ростов, я каждый день вижу там какого-то невысокого замызганного старика. Он ежедневно стоит рядом с мусорным контейнером в уголочке, и, ссутулившись, курит. Я несколько раз специально сидел на скамейке напротив и смотрел на этот процесс. Старик выходит из подъезда, склонив голову (и зимой и жарким летом он всегда в какой-то простой кепочке чисто советского покроя, с поломанным козырьком), отчего его глаз совсем не видно. Он медленно обходит перегородку, отделяющую вход в подъезд от двери мусоропровода, и пару минут просто стоит, глядя себе под ноги. Потом он достает из кармана пиджака блестящий металлический портсигар (я так и не понял, из чего он сделан, но очень похоже, что, портсигар серебряный, что, кстати, никак не клеится со всем видом старичка). Повертев портсигар с минуту в руках, он достает из него обычную приму, и отворачивается в угол, почему я ни разу не видел, как он прикуривает, от зажигалки, или от спичек. Потом он, не поворачиваясь, втягивает в себя дым, медленно поднимет голову, и выпускает в небо маленькое облачко, затем опять разворачивается лицом к миру, и каждые несколько секунд медленно, сосредоточенно, с видимым удовольствием, затягивается, и так же медленно выдыхает. Мне иногда кажется, что вся радость его жизни состоит в курении отвратительных сигарет рядом с мусорными баками. Однажды, я как обычно шел мимо, и вдруг увидел его лицо. На меня с прищуром смотрели внимательные, ясные глаза, которые, казалось, надсмехались надо мной, над моей суетой, над моим желанием мчатся куда-нибудь, лишь бы не стоять... Мне на секунду показалось, что вот этот маленький человечек в смешной кепке знает что-то такое, что дает ему возможность вот так стоять и молча курить «Приму», и получать при этом удовольствие большее, чем я от «Собрания». Я потом часто думал, а как он прожил? О чем он думает, медленно затягиваясь сигаретой? Что он мог бы мне рассказать, осмелься я у него спросить? Но я так до сих пор и не осмелился. Бедный старик, он, пожалуй, даже и не догадывается, что стал частью моего рассказа...
Она же шла по улице и вглядывалась в лица людей, в выжженную жарким солнцем траву, в светлые очертания зданий вокруг... Все это было как-то по особенному четко, резко. Так бывает очень редко. Когда однажды утром ты просыпаешься с чувством, что хочешь жить. И весь день ты ходишь по городу, глядя на прохожих, впитывая в себя яркость красок, или нежную грусть. Она ощущала все, что происходило вокруг: вот подул ветерок, сорвал с дерева лист, понес его к земле, вот этот же ветерок растрепал волосы толстой женщине в темном платье, вот по аллее проскакал воробей, подхватив что-то на бегу. Все мелочи, на которые она обычно не обращала никакого внимания, вдруг вставали перед ней во всей своей полноте, и уже не казались мелочами.
С тех пор прошел год. Она шла по аллее. Уже давно не было того настроения. Точнее сейчас у нее не было вообще никакого настроения. Ей было никак. Такое состояние, будто какая-то вязкая трясина, поглощавшая все мысли, ощущения. Пытаешься выбраться из нее, искусственно вызывая какие-то чувства, но все бесполезно, все порывы застревают в ней как мухи на клейкой ленте. А потом вдруг случается что-то совсем незначительное, что разрывает оковы, давая простор мыслям и чувствам.
На скамейках сидели парочки, говорившие бог весть о чем, да бабки, обсуждавшие какие-то свои старушечьи проблемы. Справа от нее стоял павильончик, где торговали всякой снедью, пивом, мороженым. Рядом стояли несколько столиков, под красными зонтиками с надписью Coca-Cola. Она купила мороженое и присела за крайний столик. Над ней нависали ветви старого клена пробившиеся под зонт. Она окинула взглядом сидящих за другими столиками. За одним сидела молодая семья. Муж, жена и маленький мальчик лет двух трех. Мальчик усиленно поглощал мороженое. За другим сидел молодой человек примерно ее возраста. Он сидел в пол оборота к ней. Его лицо было чем-то знакомо ей. Она встала из-за столика и подошла к нему. Он сидел, развалившись в пластиковом кресле. На столе перед ним стоял отряд пивных бутылок. Пустых. В руке он держал еще одну. Почти полную.
- Привет, - произнесла она.
Молодой человек ничего не ответил. Он смотрел на бутылку в своих руках. Она уже пожалела о том, что поддалась минутному порыву, и подошла к нему. Несколько секунд длилось тягостное для нее молчание. Правда, его оно, по-видимому, не смущало. И только когда она уже решила отойти от него, он вдруг поднял на нее мутный взгляд и произнес:
- Ты думаешь, мы знакомы?
Не зная, что ответить на этот вопрос, она секунду молчала. Но отвечать не потребовалось.
- Нет, мы не знакомы, но я знаю тебя уже давно. А ты меня не знаешь ровно столько же.
«Что он несет?» - подумала она. А он, словно угадав ее мысли, сказал:
- Ты наверно думаешь, что это он несет этот пьяный идиот? Да, я пьян, да, я идиот, ну и что ж? Знаешь что самое смешное? - он замолчал, глядя на нее.
И вдруг она вспомнила другой летний день. Тогда было так же жарко, палило солнце, она шла по аллее, а навстречу ей шел именно он, этот парень. Тогда ей было хорошо. Тогда она ему улыбнулась. А сейчас ее сердце прониклось какой-то странной нежностью к этому человеку, нет, точнее не к нему самому, а к нему, как к осколку ее прошлого, где ей было хорошо, как к неизведанной его частице. Да, тогда она ему улыбнулась.
- Ты тогда мне улыбнулась, - на секунду на его лице застыла мечтательная улыбка, но он продолжил. - И что, ты думаешь, что ты такая крутая? Думаешь, если одной твоей улыбки хватило на то, чтобы я все это время, целый год, ждал встречи с тобой, готовил слова, которые скажу тебе, надеялся на эту встречу, и боялся ее, то ты крутая? Да ты красива, но внутри ты такая же, как и все остальные. Ты тогда мне просто улыбнулась. Зачем? Скажи? И поему когда я дежурил у твоего подъезда, сутками стоял там, в ожидании, когда ты выйдешь, почему ты, выходя, не обращала на меня внимания? Как-то раз у тебя упала сумочка. Я бежал, чтоб помочь тебе поднять ее. Я дал тебе ее в руки, а ты даже не глянула на меня...
Ошеломленная такими словами она молчала. Он тоже молчал. Он смотрел на дно своей бутылки. Потом отхлебнул из нее.
- Топишь все эти воспоминания... - пробормотал он себе под нос. Потом внимательно посмотрел на нее и сказал:
- На дно первой ложится усталость. На дно второй грусть. На дно третьей печаль. На дно четвертой тоска. На дно пятой обида. Но дно шестой память... - говоря это, он по очереди показывал пальцем на бутылки на столе. А потом, показав, на ту, что уже почти пустая была у него в руках, добавил - А со дна седьмой на тебя смотрит все, что утонуло в первых шести.
Он допил бутылку до конца и посмотрел в горлышко на дно.
Ей стало вдруг очень его жалко. Захотелось обнять его, приласкать, сказать что-нибудь... Но она стояла все так же молча, глядя на этого худощавого человека...
- Ты не крутая. Вот я крутой. Я почти бог. Ты просто ничего не видишь вокруг. А теперь уже поздно. Теперь мне слишком больно тебя видеть, чтоб я мог делать это. Завтра я уеду из этого города. Перестану пить, искать встречи с тобой. Ты меня потеряла, так и не найдя. Да тебе и нет до этого дела. У тебя своя жизнь. Но жизнь ли это? Ты думаешь, что бесконечное течение твоих дней - это действительно жизнь? Нет...
Он замолчал. Потом кликнул официантку (точнее толстую бабку, которая протирала пыль со столов) и попросил еще пива. Ему принесли. Он глотнул и продолжил:
- Это не жизнь. Это прозябание. Можно тебе совет напоследок? - Не дожидаясь ответа, он сказал - Займись делом. Напиши стихотворение, оно оставит тебе на память часть тебя сегодняшней. А то твоя жизнь пройдет без следа... И меня в ней не будет.
Он усмехнулся, и еще раз глотнул пива. Расплатился с официанткой и ушел, слегка покачиваясь из стороны в сторону. А она так и осталась стоять, глядя на прохожих.
Время шло. Как ни искала она его вокруг, но найти не могла. Больше он не появлялся. Иногда ей казалось, что вот в толпе мелькнуло его лицо, тогда она бежала, догоняла, останавливала, извинялась, говорила что обозналась, и шла дальше. А еще она писала. Это началось не сразу. Просто в один прекрасный день она поняла - ей есть что сказать. Ее жизнь приобрела смысл. Она стала по-другому относиться ко всему, что происходит вокруг. Люди перестали быть фигурам, выплывающими из тумана, только для того чтоб вновь скрыться в нем через минуту.
Прошел еще год. Она шла по аллее, глядя в лица прохожим. Как и когда-то давно она пыталась понять, о чем думает к примеру, вон та седая бабулька? Или тот мальчонка лет семи, не больше, чем он может жить, что для него важно? Она не могла четко сказать, почему ее так интересовали все эти лица. Просто ей казалось, что рядом может пройти какая-то тайна, которую она не заметит, как и его. Интересно, где он сейчас? А он сидел на скамейке и курил легкий Winston.
Он смотрел на нее сквозь темные очки, и улыбался каким-то своим мыслям. Она пробежалась по нему взглядом, но не узнала. Он горько усмехнулся. Встал со скамейки и ... исчез...